Июль 1901
Серебряный Колодезь
Кентавр бородатый,
мохнатый
и голый
на страже
у леса стоит.
С дубиной тяжелой
от зависти вражьей
жену и детей сторожит.
В пещере кентавриха кормит ребенка
пьянящим
своим молоком.
Шутливо трубят молодые кентавры над звонко
шумящим
ручьем.
Вскочивши один на другого,
копытами стиснувши спину,
кусают друг друга, заржав.
Согретые жаром тепла золотого,
другие глядят на картину,
а третьи валяются, ноги задрав.
Тревожно зафыркал старик, дубиной корнистой
взмахнув.
В лес пасмурно-мглистый
умчался, хвостом поседевшим вильнув.
И вмиг присмирели кентавры, оставив затеи,
и скопом,
испуганно вытянув шеи,
к пещере помчались галопом.
1903
Холодная буря шумит.
Проносится ревом победным.
Зарница беззвучно дрожит
мерцаньем серебряно-бледным.
И вижу — в молчанье немом
сквозь зелень лепечущих лавров
на выступе мшистом, крутом
немой поединок кентавров.
Один у обрыва упал,
в крови весь, на грунте изрытом.
Над ним победитель заржал
и бьет его мощным копытом.
Не внемлет упорной мольбе,
горит весь огнем неприязни.
Сраженный, покорный судьбе,
зажмурил глаза и ждет казни.
Сам вызвал врага и не мог
осилить стремительный приступ.
Под ними вспененный поток
шумит, разбиваясь о выступ…
Воздушно-серебряный блеск
потух. Все во мраке пропало.
Я слышал лишь крики да всплеск,
как будто что в воду упало.
. . . . . . . . . . . . . . .
Холодная буря шумит.
Проносится ревом победным.
И снова зарница дрожит
мерцаньем серебряно-бледным.
Смотрю — колыхается лавр…
За ним удаленным контуром
над пенною бездной кентавр
стоит изваянием хмурым.
Под ним серебрится река.
Он взором блистает орлиным.
Он хлещет крутые бока
и спину хвостом лошадиным.
Он сбросил врага, и в поток
бессильное тело слетело.
И враг больше выплыть не мог,
и пена реки заалела.
Он поднял обломок скалы,
Чтоб кинуть в седую пучину.
. . . . . . . . . . . . . . .
И нет ничего среди мглы,
объявшей немую картину.
Кругом только капли стучат.
Вздыхаешь об утре лазурном.
И слышишь, как лавры шумят
в веселье неслыханно бурном.
Апрель 1902
Москва
Над речкой кентавр полусонный поет.
Мечтательным взором кого-то зовет.
На таре играет И струны звенят.
В безумных глазах будто искры горят.
В морщинах чела притаилась гроза.
На бледных щеках застывает слеза.
Вдали — точно Вечность. Все то же вдали.
Туманы синеют Леса залегли.
Уснет и проснется порыв буревой,
и кто-то заблещет, бездонно-немой.
Над речкой кентавр полусонный стоит.
В тревоге главу опустил и молчит.
Мечтатель со дна приподнялся реки,
раздвинув дрожащей рукой тростники.
И шепчет чуть слышно: «Я понял тебя…
Тоскую, как ты, я Тоскую, любя…
Безумно люблю и зову, но кого?
Не вижу, как ты, пред собой никого.
Учитель, учитель, мы оба в тоске —
бездомные волны на шумной реке…
Как ты, одинок я Ты робок, как я.
Учитель, учитель! Я понял тебя»…
Уснул и проснулся порыв буревой.
В волнах захлебнулся мечтатель речной.
Кентавр — хоть бы слово: в затишье гроза.
На бледных щеках застывает слеза.
Над речкой кентавр возмущенный зовет.
Уставшую землю копытами бьет.
Он вытянул шею. Он лиру разбил.
Он руки в безумстве своем заломил.
И крик его — дикое ржанье коня.
И взор его — бездна тоски и огня.
В волнах набегающих машет рукой
Двойник, опрокинутый вниз головой.
1902
Грядой пурпурной
проходят облачка все той же сменой.
В них дышит пламень.
Отхлынет прочь волна, разбившись бурной
шипучей пеной
о камень.
Из чащи вышедший погреться, фавн лесной,
смешной
и бородатый,
копытом бьет
на валуне
Поет
в волынку гимн весне,
наморщив лоб рогатый.
У ног его вздохнет
волна и моется
Он вдаль бросает взгляды.
То плечи, то рука играющей наяды
меж волн блеснет