Том 5. Стихотворения - Страница 27

Как пошла кидаться в люд хрестьянский кольями.

Мужикам, дьякам, попам она поповичам
Из-под ног встает лихим Сморчом-Сморчовичем.

А и речи ее дерзкие, бесовские:
«Заведу у вас порядки не таковские;

Буду водочкой опаивать-утащивать:
Свое брюхо на напастях отращивать.

Мужичище-кулачище я почтеннейший:
Подпираюсь я дубиной здоровеннейшей!»

Темным вихорем уносит подорожного
Со пути его прямого да не ложного.

Засигает он в кабак кривой дорожкою;
Загуторит, засвистит своей гармошкою:

«Ты такой-сякой комаринский дурак:
Ты ходи-ходи с дороженьки в кабак.

Ай люли-люли люли-люли-люли:
Кабаки-то по всея Руси пошли!..»

. . . . . . . . . . . . . . .

А и жизнь случилась втапоры дурацкая:
Только ругань непристойная, кабацкая.

Кабаки огнем моргают ночкой долгою
Над Сибирью, да над Доном, да над Волгою.

То и свет, родимый, видеть нам прохожего —
Видеть старого калику перехожего.

Всё-то он гуторит, все-то сказы сказывает,
Всё-то посохом, сердешный, вдаль указывает:

На житье-бытье-де горькое да оховое
Нападало тенью чучело гороховое.

Июнь 1907

Петровское

На скате

Я все узнал. На скате ждал.
Внимал: и всхлипнула осинка.
Под мертвым верхом пробежал
Он подовражною тропинкой.

Над головой седой простер
Кремня зубчатого осколок.
Но, побледнев, поймав мой взор,
Он задрожал: пропал меж елок.

Песок колючий и сухой —
Взвивается волной и стонет.
На грудь бурьян, кривой, лихой,
Свой поздний пух — на грудь уронит.

Тоску любви, любовных дней —
Тоску рассей: рассейся, ревность!
Здесь меж камней, меж зеленей
Пространств тысячелетних древность.

Прозябли чахлою травой
Многогребенчатые скаты.
Над ними облак дымовой,
Ворча, встает, как дед косматый.

В полях плывет, тенит, кропит
И под собою даль означит.
На бледной тверди продымит.
У ходит вдаль — дымит и плачет.

Август 1906

Серебряный Колодезь

Пустыня

В.Ф. Эрну

Укройся
В пустыне:
Ни зноя,
Ни стужи зимней
Не бойся
Отныне.

О, ток холодный,
Скажи,
Скажи мне —
Куда уносишь?

О брег межи
Пучок
Бесплодный
Колосьев бросишь.

Туда ль, в безмерный
Покой пустынь?
Душа, от скверны, —
Душа — остынь!

И смерти зерна
Покорно
Из сердца вынь.

— А ток холодный
Ковыль уносит.
У ног бесплодный
Пучок
Колосьев бросит…
. . . . . . . . . . . . . . .

Эфир; в эфир —
Эфирная дорога.
И вот —

Зари порфирная стезя
Сечет
Сафир сафирного
Чертога

В пустыне —
Мгла. И ныне
Ставит Бога
Душа моя!

Остынь, —
Страстей рабыня, —
Остынь,
Душа моя!

Струи эфир,
Эфирная пустыня!
Влеки меня.
Сафирная стезя!

— А ток холодный
Ковыль уносит.
У ног бесплодный
Пучок
Колосьев бросит… —

1907

Серебряный Колодезь

Горе

Солнце тонет
Ветер: — стонет,
Веет, гонит
Мглу.

У околицы,
Пробираясь к селу,
Паренек вздыхает, молится
На мглу.

Паренек уходит во скитаньице,
Белы руки сложит на груди:

«Мое горе, —
Горе-гореваньице:
Ты за мною,
Горе,
Не ходи!»

Красное садится, злое око
Горе гложет
Грудь,
И путь —
Далекий.

Белы руки сложит
На груди.
И не может
Никуда идти:

«Ты за мною,
Горе,
Не ходи»
Солнце тонет.
Ветер стонет,
Ветер мглу
Гонит.

За избеночкой избеночка
Парень бродит
По селу.
Речь заводит
Криворотый мужичоночка:

«К нам —
В хаты наши!
Дам —
Щей да каши…»

— «Оставь:
Я в Воронеж»
— «Не ходи
В реке утонешь».

— «Оставь.
Я в Киев»
— «Заходи —
В хату мою
До зеленых змиев
Напою».

— «Оставь:
Я в столицу»
— «Придешь в столицу:
Попадешь на виселицу…»

Цифрами оскалились версты полосатые,
Жалят ноги путника камни гребенчатые.

Ходят тучи по небу, старые-косматые.
Порют тело белое палки суковатые.

Дорога далека —
Бежит века.

За ним горе
Гонится топотом.

«Пропади ты, горе,
Пропадом».

Бежит на воле:
Холмы избенки,
Кустарник тонкий
Да поле.

Распылалось в небе зарево.
. . . . . . . . . . . . . . .

Как из сырости
Да из марева
Горю горькому не вырасти!

Январь 1906

Москва

Русь

Поля моей скудной земли
Вон там преисполнены скорби.
Холмами пространства вдали